№46
(194)
11-17 декабря 2001
(194)
11-17 декабря 2001
|
№46 (194) 11-17 декабря 2001 |
Фантомас
отпраздновал 90-летие. «Представляешь, — возбужденно рассказывал мне отец в середине 70-х, — там, в кино, он поднимает руки вверх, а из пиджака высовывается еще одна рука — и стреляет!» Оговоримся: речь, конечно, шла не о заглавном герое трехсерийного французского фильма о Фантомасе, демонстрировавшемся тогда на наших экранах, а о преследовавшем его потешном комиссаре Жюве. Но атмосфера времени передана точно: отблеск зловещего обаяния «короля ужаса» падает даже на его противников!
Ни разу не видел, чтобы дети во дворе играли в «Чапаева» и даже в «казаков–разбойников». Ну, может быть, до войны. Или сразу после (хотя тогда был уже «Тарзан», который со всеми своими четырьмя сериями в 1951 году далеко обогнал по посещаемости расхваленный «Незабываемый 1919-й» Чиаурели). По-моему, эту байку придумали для нас взрослые и потом твердили ее нам в детских садиках и школах. Но в «Фантомаса» — играли. Неуловимый мститель (всему человечеству, скопом и в розницу), с его лягушечье-зеленой маской и глухим смехом при сомкнутых намертво губах, был одним из подлинных культурных героев СССР «периода застоя». Трилогия Андре Юннебеля «Фантомас», «Фантомас разбушевался» и «Фантомас против Скотланд-Ярда» (хотя задумывалось 12 серий) появилась в нашем прокате в конце 60-х, на год-два позже, чем у себя на родине (пустяк!), но подлинный триумф ожидал ее в следующем десятилетии, при повторном выпуске на экран. «Фантомасами» называли зеков и просто лысых субъектов, в Киеве это определение прилипло к памятнику Косиора на улице Артема (до тех пор, пока на его плешь не нацепили кашкет). Газеты с тревогой писали о скачке молодежной преступности, об угрозах по телефону («Мне нужен труп. Я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас».) и просто ограблениях — чаще всего первоклашек и подвыпивших полуночных прохожих. Вместо изумрудной маски местные злоумышленники натягивали на голову чулок, как это делает шпана в телефильме «Анискин и Фантомас», который зафиксировал сложившуюся ситуацию, ничуть ее не приукрасив. В то же время «денискин» рассказ Виктора Драгунского, также названный по имени «короля ужасов», попытался перевести проблему в план педагогической инициации: старенький учитель-словесник перевоспитывает зарвавшегося оболтуса, исправляя грамматические ошибки в его угрожающих посланиях...
Между тем, многим было не до шуток. Молва не дремала. Одноклассники шепотом передавали историю о некой бабуле, получившей разрыв сердца при просмотре ударной части «фантомасовского цикла» — «Трупа в зеленом чемоданчике» (и чего ее понесло, сердешную, на эту галеру?), после чего фильм якобы был немедленно изъят из проката. Здесь интересны два момента. Во-первых, такого фильма в нашем кинообращении отродясь не было, ибо не было его у авторов. (Хотя литературный первоисточник, о котором мы поговорим далее, упоминает о человеке, чей труп служил сейфом преступнику.) Во-вторых, эти страхи обнаружились вскоре после того, как наши культурные власти рискнули обнародовать фильм Линдсея Андерсона «О, счастливчик!». Коронной сценой, ради которой мы совершали паломничества в крохотный зал окраинного кинотеатра, в нем было явление мутанта с коровьим туловищем и человечьей головой. Чудище визжало, а вместе с ним — весь зал!
Итак «Фантомас» оказался для моих сверстников (плюс-минус 5—10 лет) — достойным заменителем экшна, детектива и хорора вместе взятых. Между тем, ни о каком хороре здесь и речи не шло: Юннебель снимал пародию на классический фильм 1913–1914 годов Луи Фейада. По сути дела, это бенефис Луи де Фюнеса, чьи комические ужимки — единственное, что сегодня хоть как-то смотрится на экране, в отличие от усталого демонизма Жана Марэ — Фантомаса, не говоря уже о кукольной прелести Милен Дэмонжо — «очаровательной Эллен» (к детективу актриса была куда ближе, будучи женой сына небезызвестного Жоржа Сименона — Марка). Но в памяти остается именно эксцентричный герой Фюнеса: Жюв, приседающий от возмущения; Жюв, лупящий по голове нерадивых подчиненных; Жюв, бегающий в килте по шотландскому замку; Жюв, ползающий на карачках по субмарине, в которой затаился его заклятый враг... И чего было трепетать простодушному зрителю?
Иное дело оригинал — фильм Луи Фейада, называемого во Франции «отечественным Гриффитом» и до своего «Фантомаса» снимавшего бытовые драмы и истории о христианских мучениках. Вот уж кто сотворил настоящую киносенсацию! Стоило исполнителю главной роли в его фильме Рене Наварре появиться на улице, как его моментально окружала толпа! Одна официальная инстанция сделала внушение режиссеру, усмотрев «состав преступления» в матерных репликах, которые якобы произносили на экране «немые» актеры (настоящими немыми изобличенные). И, наконец, — банда Бонно! Для сегодняшнего уха это имя звучит пустой экзотикой, тогда же все знали о нахалах, разъезжающих по Парижу в серебряном автомобиле с револьверами в руках. Сами преступники считали своими вдохновителями русских анархистов, но палата депутатов обвинила в подстрекательстве и «дурном примере» именно «Фантомас»! В некоторых провинциальных городках мэры просто запретили демонстрацию фильма...
Неудивительно, что об этой картине помнили не только в середине 1960-х, когда Франция попыталась бросить перчатку Голливуду на почве «черного фильма» и полицейского боевика. Римейки его появлялись и раньше (дотошные киноисторики отмечают ленту венгра Пала Фейоша 1930 года), и вслед за трилогией Юннебеля. Так, в начале 80-х наше телевидение показало созданный незадолго до этого четырехсерийный телефильм Шаброля и Бардема-младшего о Фантомасе. Это была буквальная экранизация нескольких романов о знаменитом злодее, изданных в 1911—13 гг. Фильм немало всех разочаровал, несмотря на изящнейшего Хельмута Бергера в главной роли. Для публики, алчущей зрелищ, он оказался чересчур «тонкой игрушкой».
Такое же разочарование постигло советского человека, когда он наконец получил в свое распоряжение сам литературный первоисточник, появившийся на свет ровно 90 лет назад — осенью 1911 года. Романы Пьера Сувестра и Марселя Аллена, двух шустрых парижских журналистов, ранее доступные избранным (говорят, все 43 тома «Фантомаса» были в домашней библиотеке Сергея Юткевича: их подарили ему французские друзья, разумеется, на языке оригинала), попали к нам под занавес Империи. На плакате 1910-х Фантомас во фраке попирал Париж, теперь же «под его пятой» оказалась куда более обширная территория. По изданиям этих книг можно изучать географию рассыпающегося Союза. Они печатаются в Минске и Самаре, Хабаровске и Нальчике, Барнауле и Таллинне, Перми и Москве, в антологиях «детективного жанра» и в «книжках в дорогу» на серой газетной бумаге и в сопровождении текущей криминальной хроники. В Киеве, в одном из номеров «Всесвiта», «Фантомас» возникает рядом с эстетским детективом Алена Роб-Грие (автора, несравненно более рафинированного, чем Сувестр с Алленом, не без оснований метящего на Нобеля, но не снискать ему и сотой доли успеха своих старших коллег-борзописцев).
Возникает эффектная версия: «гений зла», разваливший СССР. Отчасти так оно и есть, но виновна в этом все же киноверсия, посеявшая зерна бунтарства в души нестойких граждан. Литература здесь ни при чем. В отличие от Сименона, Агаты Кристи, Чейза и даже не столь плодовитого Иэна Флеминга, которые издавались у нас в конце 80-х — начале 90-х «полными собраниями», из цикла о Фантомасе вышло от силы пяток книг... Что вполне справедливо: их стилистические достоинства очень сомнительны; сочинители «Фантомаса» не могут тягаться даже со своими предшественниками — автором Рокамболя, Понсоном дю Террайлем (которого один горьковский герой называет «понос»), и Эженом Сю, чьи «Парижские тайны» Юннебель, кстати, экранизировал за два года до «Фантомаса». Сюжет этих романов обычно высосан из пальца; диалоги — нелепы и натянуты; стиль — романтический китч («Молнией сверкнул падающий нож... Ударил фонтан крови... Раздались леденящие душу слова...»), сопряженный с совершенно искренним восхищением роскошью и салонной эротикой («Княгиня высунулась из воды, выставив напоказ нежную обнаженную грудь.»). Отдельный пунктик — научные новинки, которыми вовсю пользуются герои (впрочем, к загадочному эффракто-динамометру прилагается вульгарная и ясная фомка). Все здесь явно отдает бульварным копеечным чтивом: коль убивать, так лорда, коль красть, так 120 тысяч франков.
Чем же тогда все-таки пленил «Фантомас» французских читателей (а ведь среди его ценителей были не только подростки, но и искушенные Жакоб с Аполлинером)? Думается, неограниченностью возможностей, а особенно — перевоплощений главного героя. Вспомним европейскую моду 1910-х: муштровка тела (женщине предписывается, но и мужчине позволяется корсет); господину обязательно положены сюртук, котелок, бородка и усы; власть ежедневного ритуала. Человек вогнан в лунку судьбы, как шарик в игре в гольф. Исключения лимитированы и расписаны в таблице сословных различий. Фантомас появляется как знак нарушения системы приличий, за бесконечным изменением его личин (кстати, и его преследователи-сыщики прибегают к подобной уловке) — стремление к новой форме свободы, преступно несдерживаемой...
Уместно, наверное, вспомнить здесь эпизод знакомства Сувестра с Алленом, опытного «гангстера пера» с новичком. «Старика» восхитила ловкость, с которой его будущий литературный компаньон под видом адвоката проник в камеру к прожженной преступнице и взял у нее интервью. Дальше? Дальше была «литература».
